Неточные совпадения
После этого он будто бы жил еще
долгое время
в собственном имении, где и удалось ему положить начало
целой особи короткоголовых (микрокефалов), которые существуют
в доднесь.
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто
в двадцать лет был франт иль хват,
А
в тридцать выгодно женат;
Кто
в пятьдесят освободился
От частных и других
долгов,
Кто славы, денег и чинов
Спокойно
в очередь добился,
О ком твердили
целый век:
N. N. прекрасный человек.
Марья Ивановна приняла письмо дрожащею рукою и, заплакав, упала к ногам императрицы, которая подняла ее и
поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я
в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние».
Она была бледна
в то утро, когда открыла это, не выходила
целый день, волновалась, боролась с собой, думала, что ей делать теперь, какой
долг лежит на ней, — и ничего не придумала. Она только кляла себя, зачем она вначале не победила стыда и не открыла Штольцу раньше прошедшее, а теперь ей надо победить еще ужас.
Дальше ему все грезится ее стыдливое согласие, улыбка и слезы, молча протянутая рука,
долгий, таинственный шепот и
поцелуи в виду
целого света.
Неправда: ты со мной хитришь.
Давно ль мы были неразлучны?
Теперь ты ласк моих бежишь;
Теперь они тебе докучны;
Ты
целый день
в кругу старшин,
В пирах, разъездах — я забыта;
Ты
долгой ночью иль один,
Иль с нищим, иль у езуита.
Любовь смиренная моя
Встречает хладную суровость.
Ты пил недавно, знаю я,
Здоровье Дульской. Это новость;
Кто эта Дульская?
«Такой умок выработала себе, между прочим,
в долгом угнетении, обессилевшая и рассеянная
целая еврейская нация, тайком пробиравшаяся сквозь человеческую толпу, хитростью отстаивавшая свою жизнь, имущество и свои права на существование».
Что же касается собственно до «плана», то было все то же самое, что и прежде, то есть предложение прав своих на Чермашню, но уже не с коммерческою
целью, как вчера Самсонову, не прельщая эту даму, как вчера Самсонова, возможностью стяпать вместо трех тысяч куш вдвое, тысяч
в шесть или семь, а просто как благородную гарантию за
долг.
Около полудня мы с Дерсу дошли до озера. Грозный вид имело теперь пресное море. Вода
в нем кипела, как
в котле. После
долгого пути по травяным болотам вид свободной водяной стихии доставлял большое удовольствие. Я сел на песок и стал глядеть
в воду. Что-то особенно привлекательное есть
в прибое. Можно
целыми часами смотреть, как бьется вода о берег.
— Скоро? Нет, мой милый. Ах какие
долгие стали дни!
В другое время, кажется, успел бы
целый месяц пройти, пока шли эти три дня. До свиданья, мой миленький, нам ведь не надобно долго говорить, — ведь мы хитрые, — да? — До свиданья. Ах, еще 66 дней мне осталось сидеть
в подвале!
Утром Марья Алексевна подошла к шкапчику и
дольше обыкновенного стояла у него, и все говорила: «слава богу, счастливо было, слава богу!», даже подозвала к шкапчику Матрену и сказала: «на здоровье, Матренушка, ведь и ты много потрудилась», и после не то чтобы драться да ругаться, как бывало
в другие времена после шкапчика, а легла спать,
поцеловавши Верочку.
Лошади были давно готовы, а мне все не хотелось расстаться с смотрителем и его дочкой. Наконец я с ними простился; отец пожелал мне доброго пути, а дочь проводила до телеги.
В сенях я остановился и просил у ней позволения ее
поцеловать; Дуня согласилась… Много могу я насчитать
поцелуев, [с тех пор, как этим занимаюсь,] но ни один не оставил во мне столь
долгого, столь приятного воспоминания.
Кетчер махал мне рукой. Я взошел
в калитку, мальчик, который успел вырасти, провожал меня, знакомо улыбаясь. И вот я
в передней,
в которую некогда входил зевая, а теперь готов был пасть на колена и
целовать каждую доску пола. Аркадий привел меня
в гостиную и вышел. Я, утомленный, бросился на диван, сердце билось так сильно, что мне было больно, и, сверх того, мне было страшно. Я растягиваю рассказ, чтоб
дольше остаться с этими воспоминаниями, хотя и вижу, что слово их плохо берет.
Что касается до нас, то мы знакомились с природою случайно и урывками — только во время переездов на
долгих в Москву или из одного имения
в другое. Остальное время все кругом нас было темно и безмолвно. Ни о какой охоте никто и понятия не имел, даже ружья, кажется,
в целом доме не было. Раза два-три
в год матушка позволяла себе нечто вроде partie de plaisir [пикник (фр.).] и отправлялась всей семьей
в лес по грибы или
в соседнюю деревню, где был большой пруд, и происходила ловля карасей.
— Ладно, ладно, не заговаривай зубов.
В долг поверю… У меня из вашего брата, зятьев,
целый иконостас.
Я расплетал ему лапти, незаметно раскручивал и надрывал оборы, и они рвались, когда Петр обувался; однажды насыпал
в шапку ему перцу, заставив
целый час чихать, вообще старался, по мере сил и разумения, не остаться
в долгу у него.
Мне говорили, что
дольше всех могут находиться
в бегах китайские бродяги «хунхузы», которых присылают на Сахалин из Приморской области, так как они будто бы могут по
целым месяцам питаться одними только кореньями и травами.]
Вышеупомянутый приказ о разрешении принимать инородцев
в окружной лазарет, выдача пособий мукой и крупой, как было
в 1886 г., когда гиляки терпели почему-то голод, и приказ о том, чтоб у них не отбирали имущества за
долг, и прощение самого
долга (приказ 204-й 1890 г.), — подобные меры, быть может, скорее приведут к
цели, чем выдача блях и револьверов.
В долгую, мокрую, безморозную осень,
в плодородный на зайцев год, стрельба
в узерк бывает очень добычлива: мне самому случалось убивать
в одно поле до двадцати четырех зайцев… это
целый воз.
«Не пора ли спать тебе, Сережа?» — сказал мой отец после
долгого молчания;
поцеловал меня, перекрестил и бережно, чтоб не разбудить мать, посадил
в карету.
Вихров сидел довольно
долгое время, потом стал понемногу кусать себе губы: явно, что терпение его начинало истощаться; наконец он встал, прошелся каким-то большим шагом по комнате и взялся за шляпу с
целью уйти; но Мари
в это мгновение возвратилась, и Вихров остался на своем месте, точно прикованный, шляпы своей, однако, не выпускал еще из рук.
— Эх, mon cher, мало ли
в какой форме придется
в жизни сделать заем… Я раз, честью моей заверяю, заем делал во французском магазине — перчатками… Возьму
в долг пару перчаток за полтора рубля серебром, а за целковый их продаю; тем
целый месяц и жил, уверяю вас!
«Для госпожи Пиколовой, — я пишу, — выгнаны четыре исправника и заменены ее родственниками; за госпожу Пиколову ратман за то, что
в лавке у него не поверили ей
в долг товару, был выдержан
целый месяц при полиции; за госпожу Пиколову господин Вихров за то, что он произвел следствие об ее родном брате не так, как тому желалось, предан теперь суду».
В молодости я знал одну почтенную старушку (фамилия ее была Терпугова), обладательницу значительного имения и большую охотницу до гражданских процессов, которая до смерти своей прожила
в полном неведении о «государстве», несмотря на то, что сам губернатор, встречаясь с нею, считал
долгом целовать у нее ручку.
Братковский сделал выразительный жест рукой, а Шестеркина засмеялась. Аннинька слишком хорошо изучила ее манеру говорить и смеяться и вся дрожала, как
в лихорадке. Послышался
долгий поцелуй.
Я знаю: мой
долг перед вами, неведомые друзья, рассказать подробнее об этом странном и неожиданном мире, открывшемся мне вчера. Но пока я не
в состоянии вернуться к этому. Все новое и новое, какой-то ливень событий, и меня не хватает, чтобы собрать все: я подставляю полы, пригоршни — и все-таки
целые ведра проливаются мимо, а на эти страницы попадают только капли…
И, раздвинув
в обе стороны волосы на лбу мертвеца, она крепко сжала руками его виски и
поцеловала его
в холодный, влажный лоб
долгим дружеским
поцелуем.
Ехал Серебряный, понуря голову, и среди его мрачных дум, среди самой безнадежности светило ему, как дальняя заря, одно утешительное чувство. То было сознание, что он
в жизни исполнил
долг свой, насколько позволило ему умение, что он шел прямою дорогой и ни разу не уклонился от нее умышленно. Драгоценное чувство, которое, среди скорби и бед, как неотъемлемое сокровище, живет
в сердце честного человека и пред которым все блага мира, все, что составляет
цель людских стремлений, — есть прах и ничто!
Представьте острог, кандалы, неволю,
долгие грустные годы впереди, жизнь, однообразную, как водяная капель
в хмурый, осенний день, — и вдруг всем этим пригнетенным и заключенным позволили на часок развернуться, повеселиться, забыть тяжелый сон, устроить
целый театр, да еще как устроить: на гордость и на удивление всему городу, — знай, дескать, наших, каковы арестанты!
Войдя
в свой дом, где
в течение довольно
долгого времени оставался хозяином и единственным жильцом дьякон Ахилла, протопоп
поцеловал стихийного исполина
в сухой пробор его курчавой головы и, обойдя вместе с ним все комнатки, перекрестил пустую осиротелую кроватку Натальи Николаевны и сказал...
Его просили неотступно: дамы брали его за руки,
целовали его
в лоб; он ловил на лету прикасавшиеся к нему дамские руки и
целовал их, но все-таки отказывался от рассказа, находя его
долгим и незанимательным. Но вот что-то вдруг неожиданно стукнуло о пол, именинница, стоявшая
в эту минуту пред креслом карлика,
в испуге посторонилась, и глазам Николая Афанасьевича представился коленопреклоненный, с воздетыми кверху руками, дьякон Ахилла.
Мы, нижеподписавшиеся, считаем своим
долгом по отношению к себе, к делу, близкому нашему сердцу, к стране,
в которой мы живем, и ко всему остальному миру, огласить это наше исповедание, выразив
в нем те основы, которых мы держимся,
цели, к которым мы стремимся, и средства, которые мы намерены употреблять для достижения всеобщего благодетельного и мирного переворота. Вот это наше исповедание.
После
долгих сетований,
в которых изливался Передонов, Авиновицкий сообразил, что кто-то пытается шантажировать Передонова и с этой
целью распускает о нем слухи с таким расчетом, чтобы запугать его и тем подготовить почву для внезапного требования денег. Что эти слухи не дошли до Авиновицкого, он объяснил себе тем, что шантажист ловко действует
в самом близком к Передонову кругу, — ведь ему же и нужно воздействовать лишь на Передонова. Авиновицкий спросил...
Передонов тупо удивился, однако охватил руками ее стан,
поцеловал ее
в губы, — и она впилась
в его губы
долгим, жадным
поцелуем.
И вдруг его обожгло. Из-за первого же угла, словно из-под земли, вырос квартальный и, гордый сознанием исполненного
долга, делал рукою под козырек.
В испуге он взглянул вперед: там
в перспективе виднелся
целый лес квартальных, которые, казалось, только и ждали момента, чтоб вытянуться и сделать под козырек. Он понял, что и на сей раз его назначение, как помпадура, не будет выполнено.
Целая жизнь,
долгая жизнь с мужем-неровней, которого она при всей любви не может вполне уважать, беспрестанное столкновение совсем различных понятий, противоположных свойств, наконец частое непонимание друг друга… и сомнение
в успехе, сомнение
в собственных силах,
в спокойной твердости, столько чуждой ее нраву, впервые представилось ей
в своей поразительной истине и ужаснуло бедную девушку!..
Любонька
целой жизнию, как сама высказала, не могла привыкнуть к грубому тону Алексея Абрамовича; само собою разумеется, что его выходки действовали еще сильнее
в присутствии постороннего; ее пылающие щеки и собственное волнение не помешали, однако ж, ей разглядеть, что патриархальные манеры действуют точно так же и на Круциферского; спустя
долгое время и он,
в свою очередь, заметил то же самое; тогда между ними устроилось тайное пониманье друг друга; оно устроилось прежде, нежели они поменялись двумя-тремя фразами.
Ну, и представьте себе, должен он
целые дни тянуть эти проклятые веревки,
целые дни думать, как ему извернуться, чтобы и голодная жена не ругалась, чтобы и своя голова не трещала и чтобы лавочник поверил
в долг…
По мере приближения к
цели сердце его все сильней и сильней сдавливалось тем невыразимо тягостным волнением, какое приводится испытывать каждому
в минуты, предшествующие свиданию после
долгой разлуки.
В поспешности человека, который бежит на свидание самое радостное, заключается, кажется, столько же желания скорее освободиться от этого тягостного волнения, сколько нетерпения обнять близких сердцу.
Сам Литвинов хотя кончил тем, что отдал большую часть земли крестьянам исполу, т. е. обратился к убогому, первобытному хозяйству, однако кой
в чем успел: возобновил фабрику, завел крошечную ферму с пятью вольнонаемными работниками, а перебывало их у него
целых сорок, — расплатился с главными частными
долгами…
Жадов. Ничего… ничего… легко… легко… все легко на свете. Только надобно, чтоб не напоминало ничто! Это просто сделать! Это я сделаю… буду сторониться, прятаться от своих прежних товарищей… не буду ходить туда, где говорят про честность, про святость
долга…
целую неделю работать, а
в пятницу на субботу собирать разных Белогубовых и пьянствовать на наворованные деньги, как разбойники… да, да… А там и привыкнешь…
Вы вообразите себе какого-нибудь верного, по
долгу, супруга, которому вдруг жена его разонравилась, ну, положим, хоть тем, что растолстела очень, и он все-таки идет к ней,
целует ее ножку, ручку, а самого его
в это время претит, тошнит; согласитесь, что подобное зрелище безнравственно даже!..
— Что об этом говорить!.. Это была случайность, — возразил
Долгов; но
в самом деле это была вовсе не случайность. Он не одни протоколы, а
целые дела затеривал и писал такие решения, что мировой съезд, по неясности, их почти постоянно отменял.
— Многие! — отвечал граф, тоже не без величия откидываясь на спинку кресел и пуская синеватую струю дыма от сигары. — Вчера у нас
целый вечер сидел его cousin, генерал Трахов, который, между прочим, рассказал, что ему
в клубе говорили, будто бы над вами по
долгам покойного старика Олухова висит банкротство, для чего я и приехал к вам, чтобы предупредить вас…
Он видел наконец перед собою ту, которая снилась ему
целые полтора года, и наяву и во сне,
в продолжение
долгих тяжелых ночей его болезни.
В детстве даже часы, когда отсутствовала мать, тревожили сердце и воображение населяли призраками возможных бед и несчастий, а теперь прошло
целых четыре месяца,
долгий и опасный срок для непрочной человеческой жизни.
С тех пор как я страдаю бессонницей,
в моем мозгу гвоздем сидит вопрос: дочь моя часто видит, как я, старик, знаменитый человек, мучительно краснею оттого, что должен лакею; она видит, как часто забота о мелких
долгах заставляет меня бросать работу и по
целым часам ходить из угла
в угол и думать, но отчего же она ни разу тайком от матери не пришла ко мне и не шепнула: «Отец, вот мои часы, браслеты, сережки, платья…
Ида знала пружины, выдвигавшие Маню из России за границу, но молчала как рыба, и только когда Маня села
в вагон, а Фридрих Фридрихович с дорожною сумкою через плечо
целовал руку плачущей старухи Норк, Ида Ивановна посмотрела на него
долгим, внимательным взглядом и, закусив губы, с злостью постучала кулаком по своей ладони.
Все сделается сухо, бело, чисто и опрятно; бесчисленные зверьковые и звериные следы, всяких форм и размеров, показывают, что и звери обрадовались снегу, что они прыгали, играли большую часть
долгой ночи, валялись по снегу, отдыхали на нем
в разных положениях и потом, после отдыха, снова начинали сначала необыкновенно сильными скачками свою неугомонную беготню, которая, наконец, получала уже особенную
цель — доставление пищи проголодавшемуся желудку.
Сидя за одним столом
в течение
долгих зимних вечеров, мы научились понимать друг друга на полуслове, причем отрывочные слова, лишенные всякого значения для постороннего, приносили нам с собою
целую картину и связанное с ними знакомое ощущение.